Происхождение ребенка традиционно устанавливается посредством установления кровного родства. То есть для того, чтобы установить материнство или отцовство, необходимо установить наличие кровной связи между мужчиной (женщиной) и ребенком. Данный вывод прямо следует из содержания норм Семейного кодекса Российской Федерации [1] (статьи 48–49). Однако, значение кровного родства в аспекте установления происхождения ребенка в современных условиях всё больше нивелируется. Речь идёт о случаях искусственной репродукции.
Из содержания пунктов 30–32 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 16.05.2017 г. № 16 «О применении судами законодательства при рассмотрении дел, связанных с установлением происхождения детей» [4] следует, что к методам искусственной репродукции можно отнести следующие способы рождения детей:
– методы искусственного оплодотворения (использование донорского генетического материала);
– имплантацию эмбриона;
Как отмечают исследователи, при применении методов искусственного оплодотворения установление происхождения ребенка устанавливается вне зависимости от кровной связи донора и ребенка, а исходит из воли лица, которое воспользовалось донорским материалом, на приобретение родительских прав [7]. Отсутствие влияния кровного родства на установление происхождения ребенка при применении искусственного оплодотворения зафиксировано и в ранее приведенных пунктах постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 16.05.2017 г. № 16 «О применении судами законодательства при рассмотрении дел, связанных с установлением происхождения детей».
Исключение кровного родства как критерия установления происхождения ребенка при искусственной репродукции не должно быть абсолютно однозначным. Показательным в данном аспекте является пример из зарубежной судебной практики, который отражает неоднозначность ситуаций в данной сфере общественных отношений. Так, в деле супругов Нахмани Верховный Суд Израиля установил, что если интерес лица стать родителем ребенка, имеющего с ним кровное родство, не может быть удовлетворен иначе как с использованием методов искусственной репродукции, то подобный интерес должен быть удовлетворен вне зависимости от желания иного родителя. В данном деле последние одиннадцать яйцеклеток были оплодотворены биоматериалом мужа. После расставания супругов, муж стал настаивать на уничтожении эмбрионов, так как у него отсутствовало желание иметь совместных детей с бывшей супругой. Однако, в большинстве своем судейский состав (7 из 11 судей) поддержал позицию жены, так как по медицинским показаниям она не могла больше родить детей [5]. Представляется, что, если переносить данный пример на реалии российского законодательства, то он вызывает ряд правовых вопросов: вопрос возможности распоряжения эмбрионам (его уничтожения); вопрос реализации родительских прав матери; вопрос правового статуса мужа в отношении ребенка.
Следует отметить, что данные вопросы являются проблематичными не только в российском законодательстве, но и законодательстве других государств, о чем свидетельствует многочисленная практика Европейского Суда по правам человека. В частности, в деле «Наит-Лиман против Швейцарии» судья Дмитрий Дедов выразил особое мнение, в котором указал, что отсутствие четкой позиции Европейского Суда по правам человека относительно защиты жизни эмбриона недопустимо, так как это позволяет государствам, в которых «право эмбриона на жизнь не признается, уничтожать эмбрионы в любых целях» [2]. В деле «Паррилло (Parrillo) против Италии» (жалоба № 46470/11) Европейский Суд по правам человека выразил позицию более конкретно, сославшись на запрет, установленный законодательством Италии на уничтожение эмбрионов [3]. То есть судебная практика Европейского Суда по правам человека не склоняется к однозначному выводу о возможности безусловной защиты эмбриона, руководствуясь исключительно положениями национального законодательства.
В реалиях российского законодательства и российской практики эмбрион фактически является собственностью, а собственник может им распоряжаться по своему усмотрению. В частности, Первый кассационный суд общей юрисдикции указал в своем определении, что «…по истечении указанного срока хранения все эмбрионы могут быть уничтожены по письменному заявлению…» [6]. Специалисты в области конституционного права критикуют подобный подход, аргументируя, что за эмбрионом необходимо признавать определенные права человека, в частности, право на жизнь [8]. Представляется, что это весьма верный подход, так как родитель не должен распоряжаться жизнью будущего ребенка. Причем, это касается как «кровного (биологического) родителя», так и лица, которое желало стать родителем будущего ребенка. Но возникают определенные сложно относительно возможности осуществления искусственного прерывания беременности.
В связи с изложенным предлагается следующий подход, который должен быть реализован в рамках сферы искусственного оплодотворения. Считаем целесообразным и логичным, закрепить запрет на уничтожение искусственно созданных эмбрионов. При отсутствии воли на рождение будущего ребенка исключать правовую связь данных доноров и родителя. Соответственно, в российском семейном законодательстве должен быть закреплен постулат: «Установление отцовства и материнства при применении методов искусственного оплодотворения возможно лишь при наличии согласия родителя. Уничтожение эмбриона только по причине отсутствия согласия родителей на рождение ребенка не допускается». На наш взгляд, подобный подход исключает возможности влияния кровного родства на факт рождения ребенка при применении методов искусственного оплодотворения. Причем, позиция выходит даже за рамки влияния кровного родства и не позволяет при отсутствии определенных патологий уничтожить эмбрион лишь по причине того, что будущий родитель передумал приобретать подобный правовой статус. При этом, данные положения не нивелируют интересы родителя, так как никаких правовых последствий рождения данного ребенка в будущем для них не возникает. Это учитывает баланс в тенденциях повышения ценности человеческой жизни и интересов лиц, биологический материал которых используется в подобных случаях.
Вместе с тем, представляется, что указанный постулат будет способствовать формированию традиционного подхода ценности жизни даже в осложненных условиях современных реалий. Кроме того, сохранение эмбрионов должно способствовать приобретению родительских прав лицами, которые имеют желание родить ребенка, но ввиду медицинских противопоказаний не могут этого сделать.
Литература:
- Семейный кодекс Российской Федерации от 29.12.1995 г. № 223-ФЗ (ред. от 28.04.2023 г.) // СЗ РФ. 1996. № 1. Ст. 16.
- Постановление Европейского Суда по правам человека от 05.03.2018 г. «Дело «Наит-Лиман (Nait-Liman) против Швейцарии» (жалоба № 51357/07) // Справочно-правовая система «КонсультантПлюс», дата обращения: 31.05.2023.
- Постановление Европейского Суда по правам человека от 27.08.2015 г. «Дело «Паррилло (Parrillo) против Италии» (жалоба № 46470/11) // Справочно-правовая система «КонсультантПлюс», дата обращения: 31.05.2023.
- Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 16.05.2017 г. № 16 (ред. от 26.12.2017 г.) «О применении судами законодательства при рассмотрении дел, связанных с установлением происхождения детей» // Российская газета. — 2017. — № 110.
- Nahmani v. Nahmani. CA 5587/93. March 30, 1995 // URL: https://versa.cardozo.yu.edu/opinions/nahmani-v-nahmani, дата обращения: 31.05.2023.
- Определение Первого кассационного суда общей юрисдикции от 08.02.2023 г. № 88–3842/2023 // Справочно-правовая система «КонсультантПлюс», дата обращения: 31.05.2023.
- Белова Д. А. Согласие на применение метода искусственной репродукции и его правовое значение для установления происхождения ребенка // Lex Russica. — 2020. — Том 73. — № 8 (165). — С. 21–31.
- Рыжова А. А. Эмбрион как субъект конституционного права // Наука. Общество. Государство. — 2016. — № 4 (16). — С. 2–6.
