Стремительное развитие технологии распределенного реестра (DLT) и глобальное распространение цифровых активов коренным образом трансформируют финансовые и правовые ландшафты. Отсутствие единообразных подходов к квалификации, передаче и защите прав на цифровые активы порождает значительную правовую неопределенность, которая сдерживает инвестиции и инновации в цифровой экономике [1,2].

Фундаментальным вопросом, от решения которого зависит применение всего спектра гражданско-правовых норм (о собственности, залоге, наследовании, инсольвенции), является квалификация цифрового актива. Мировая практика демонстрирует два основных подхода: в США суды и регуляторы пытаются подвести цифровые активы под действующие категории, такие как «ценная бумага» или «товар». Ключевым инструментом служит тест Хауи, неоднозначное применение которого к криптоактивам создает риски для инвесторов и препятствует развитию рынков [1]. Аналогичный подход, предполагающий применение законодательства о ценных бумагах к токенизированным активам по аналогии, исторически использовался и в других странах до принятия специального регулирования [3].

Ряд стран, включая Россию, Германию, Люксембург, Швейцарию, а также Европейский союз в целом, избрали путь создания специального законодательства для цифровых финансовых активов [3]. Этот подход направлен на учет уникальных характеристик DLT, таких как децентрализация и использование смарт-контрактов.

Особого внимания заслуживает эволюция английского права. В 2024 году Высокий суд Англии и Уэльса в знаковом деле D'Aloia v Persons Unknown [2024] EWHC 2342 (Ch) после детального анализа подтвердил, что криптовалюта (в данном случае Tether) constitutes property (является формой собственности) [2]. Данный вывод был сделан на фоне рассмотрения в парламенте законопроекта Property (Digital Assets etc) Bill, который предлагает закрепить цифровые активы в качестве «третьей формы» собственности наряду с вещами владении (choses in possession) и исками (choses in action) [2,4]. Принятие этого законопроекта, ожидаемое в 2025 году, не только устранит неопределенность, но и позволит общему праву развиваться с учетом специфики цифровых активов, не будучи скованным ложными аналогиями с традиционными категориями имущества [2].

Децентрализованная архитектура блокчейн-сетей делает классические коллизионные привязки, в первую очередь lex rei sitae (закон места нахождения вещи), малопригодными. Цифровой актив не имеет физического местонахождения, его «место» — абстракция [2]. В ответ на эту проблему Принципы УНИДРУА по цифровым активам и частному праву (май 2023 г.) предлагают новаторский «водопадный» (waterfall) метод определения применимого права [4]. В первую очередь подлежит применению право государства, которое, во-первых, явно указано в самом цифровом активе, а если такое указание отсутствует — указано в системе (например, блокчейне), в которой этот актив учтен. Если второй подход неприменим — рассматривается связь с эмитентом актива (при его наличии) [4]. Такой подход стимулирует создателей платформ и активов заранее определять применимое право, повышая предсказуемость.

Трансграничный характер активов крайне осложняет их защиту в суде и исполнение решений. В деле Piroozzadeh v Persons Unknown (2023) биржа Binance успешно аргументировала, что она функционирует подобно банку: активы депозиторов не сегрегированы, и у клиента возникает лишь договорное требование к бирже, а не вещное право на конкретные токены. Это ставит под сомнение возможность предъявления вещных исков к биржам [2]. Однако в деле D'Aloia суд постановил, что если бы истец смог проследить путь украденных токенов непосредственно на счет биржи, то у биржи было бы достаточно оснований знать о мошенничестве, чтобы нести ответственность за вывод средств [2].

В громком деле Tulip Trading ставился вопрос о том, несут ли разработчики ядра Bitcoin и майнеры обязанности по заботе (duty of care) перед владельцами криптовалюты, особенно в ситуациях, требующих вмешательства в код (например, для восстановления доступа). Хотя дело было урегулировано до суда, оно обозначило для участников рынка риски возможного признания таких обязанностей [2].

Преодоление правовой фрагментации требует комбинированных усилий на международном и национальном уровнях. Во-первых, следует рассмотреть вопрос о международной гармонизацим материального права. Принципы УНИДРУА представляют собой наиболее комплексный на сегодняшний день инструмент. Они предлагают единообразные подходы к признанию вещных прав, контролю, кастодиальной деятельности, передаче прав и последствиям несостоятельности кастодиана [2,4].

Во-вторых, участники рынка могут снижать риски, разрабатывая лучшие практики (best practices) самостоятельно, используя стандартизированные смарт-контракты с встроенными юридическими условиями и четко определяя применимое право в своих системах, как это поощряется Принципами УНИДРУА [1,4].

Правовое регулирование цифровых активов находится в динамичном процессе становления. Противоречия между традиционными правовыми институтами и новой технологической реальностью преодолеваются через симбиоз международной гармонизации (Принципы УНИДРУА), развития национального законодательства (подходы Великобритании, ЕС, США) и формирования смелой судебной практики. Только сочетание этих элементов позволит создать стабильную, предсказуемую и инновационно-ориентированную правовую среду, необходимую для устойчивого развития глобальной цифровой экономики.

Литература:

1. Navigating Legal Challenges in the Digital Asset Space: Insights from Steve Wang // Caldwell. 2024
2. Digital Assets and Private Law // UNIDROIT. 2023
3. Гирич М. Г., Ермохин И. С., Левашенко А. Д. Сравнительный анализ правового регулирования цифровых финансовых активов в России и других странах // Вестник международных организаций. 2022. Т. 17. № 4
4. Global FinTech Series: 2024 review and 2025 outlook | Digital asset disputes // Norton Rose Fulbright. 2025