Переход к цифровой экономике привёл к тому, что персональные данные превратились в ключевой ресурс и одновременно — в уязвимость современного общества. Государственные сервисы, коммерческие платформы и интернет-инфраструктура ежедневно генерируют колоссальные объёмы информации о гражданах, что требует устойчивых и действенных правовых механизмов контроля. В российском законодательстве таким механизмом традиционно выступает согласие субъекта персональных данных. Однако реальная эффективность этого инструмента вызывает серьёзные сомнения: интерфейсы[1] сбора согласия, то есть всплывающие окна и формы на сайтах, через которые пользователя просят дать согласие на обработку его данных, зачастую формальны, а фактическое волеизъявление пользователя подменяется техническими процедурами.

Рост цифровых сервисов приводит к постоянному расширению объёма собираемых данных. Однако вместе с этим совершенствуются и методы скрытого профилирования, увеличивается количество персонализированной рекламы, основанной на поведении человека в сети и коммерческой эксплуатации информации о пользователях. В этих условиях институт согласия на обработку персональных данных (далее — согласие) должен выступать реальным защитным фильтром, предотвращающим злоупотребления. Тем не менее, как показывает российская практика, согласие чаще выполняет роль юридической «галочки», создавая лишь видимость соблюдения требований закона. Такая ситуация создаёт риски для неприкосновенности частной жизни, а также снижает доверие граждан к цифровым платформам.

Федеральный закон «О персональных данных» от 27.07.2006 № 152- ФЗ (далее — Федеральный закон № 152-ФЗ) закрепляет высокие стандарты согласия: оно должно быть свободным, конкретным, информированным и однозначным. Однако отсутствие детализированных требований к форме и способам его получения приводит к тому, что операторы нередко формируют согласие как обязательное условие доступа к сервису. Текст согласия зачастую перегружен юридической терминологией и не ориентирован на понимание средним пользователем, что снижает реальную информированность субъекта. В результате возникает разрыв между юридическим смыслом нормы и её фактическим исполнением.

Исследования показывают, что визуальное оформление и архитектура интерфейса различных сайтов критически влияют на решение пользователя. Распространены следующие манипулятивные приёмы: скрытые или сложно-доступные кнопки отказа, визуальное выделение кнопки «Принять», отсутствие альтернативных сценариев взаимодействия без согласия, использование усложнённых многоуровневых меню.

Подобные практики активно применяются и в российских сервисах, что подрывает принцип добровольности согласия. Особое место занимает неоднозначность правового статуса cookie[2]: отсутствие чёткого регулирования позволяет операторам свободно интерпретировать степень необходимости согласия.

Причины слабой эффективности механизма согласия в России связаны с тем, что существующая правовая модель не успевает за техническими и организационными реалиями цифровой среды , что приводит к целому ряду системных проблем, проявляющихся в следующих аспектах.

Во-первых, юридико-технологический разрыв. Нормативные требования к форме и содержанию согласия не сопровождаются указаниями на стандарты интерфейсов. Это приводит к тому, что операторы формируют согласие в удобном для себя формате, а не в форме, обеспечивающей истинную информированность пользователя.

Во-вторых, недостаточность технического надзора. Регулятор не располагает полноценными цифровыми инструментами для мониторинга сайтов, анализа архитектуры интерфейсов, выявления «тёмных паттернов»[3]. Это делает контроль выборочным и реактивным.

В-третьих, недостаточная судебная практика. Суды редко рассматривают дела, связанные с недобровольным или манипулятивно полученным согласием. Отсутствие прецедентов снижает уровень правовой определённости и не формирует устойчивые стандарты поведения для операторов.

Таким образом, в России законодательные требования к согласию на обработку персональных данных не подкреплены стандартами цифровых интерфейсов, а контролирующие органы не располагают достаточными техническими средствами для мониторинга сайтов. Дополнительную сложность создаёт слабая судебная практика: редкие решения по делам о недобровольном согласии не формируют чётких ориентиров ни для регуляторов, ни для операторов. В результате механизм согласия функционирует формально и не обеспечивает реального контроля пользователя над своими данными.

Сравнительный анализ зарубежных моделей

Европа (GDPR — General Data Protection Regulation, Общий регламент по защите данных) — это основной нормативный акт Европейского союза, регулирующий обработку персональных данных и обеспечивающий высокий уровень их защиты [8]. GDPR устанавливает требования к согласию, правам субъектов данных, обязанностям операторов и регуляторов, а также предусматривает строгие меры контроля и штрафы за нарушения. Европейская модель отличается высокой степенью детализации требований: согласие должно быть не только свободным и информированным, но и визуально нейтральным. Регуляторы активно применяют штрафы, публикуют руководства для разработчиков интерфейсов, формируют массив практики, который ориентирует рынок на соблюдение норм.

Азия (Китай, Корея, Япония). Азиатские модели в значительной степени базируются на европейских подходах, но сочетаются с сильным государственным контролем. Китайская PIPL (Personal Information Protection Law, Закон о защите персональной информации) — основной закон КНР, регулирующий сбор, хранение, использование и передачу персональных данных граждан Китая [9], предусматривает ряд исключений для государственных структур, но при этом требует строгого соблюдения процедур согласия частными операторами.

Латинская Америка (Бразилия). Бразильский LGPD ( Lei Geral de Proteção de Dados, Общий закон о защите данных) — основной закон Бразилии о защите персональных данных [10], стремится повторить логику GDPR: высокая защита субъекта, создание уполномоченного органа, систематизация требований к согласиям. Однако на практике правоприменение развивается постепенно.

США. Американская модель отличается фрагментарностью: регулирование зависит от штата и отрасли. Согласие часто заменяется механизмами отказа (opt-out), что делает защиту менее предсказуемой и менее универсальной.

Мировая практика показывает, что эффективность согласия обеспечивается сочетанием чётких стандартов, развитого надзора и высокой прозрачности для пользователей. Россия на текущем этапе имеет преимущественно декларативную модель, в которой нормы закона формально корректны, но не обеспечены технологическими и процедурными механизмами их реализации.

Таким образом, согласие как юридический институт остаётся важным, но его эффективность в защите прав субъектов персональных данных зависит не только от текста закона, но и от того, как нормы воплощаются в интерфейсах, технологиях надзора и практиках бизнеса. Для России актуален комплексный подход: унификация стандартов интерфейса, технологическое усиление надзора, создание удобных инструментов для субъектов данных и развитие прецедентного права. Сильное законодательство без инструментов реализации остаётся декларацией — и именно перевод норм в измеримую практику должен стать ближайшей задачей регуляторов, судов и профессионального сообщества.

Литература:

1. Федеральный закон от 27 июля 2006 г. № 152-ФЗ «О персональных данных» // Собрание законодательства РФ. 2006. № 31 (ч. 1).
2. Постановление Правительства РФ от 1 ноября 2012 г. № 1119 «Об утверждении требований к защите персональных данных» // Собрание законодательства РФ. 2012. № 45.
3. Борисенко, О. В. Анализ Федерального закона № 152-ФЗ «О персональных данных» / О. В. Борисенко. — Текст: непосредственный // Вестник ЮУрГУ. — 2012.
4. Зюбанов, К. А. Согласие на обработку персональных данных — sui generis-действие / К. А. Зюбанов. — Текст: непосредственный // Вестник КемГУ. — 2024.
5. Липова, Е. А. Обзор реформы российского законодательства о персональных данных (2022 года) / Е. А. Липова. — Текст: непосредственный // Право и цифровая экономика. — 2022.
6. Мищенкова, К. В. Согласие как основание обработки персональных данных / К. В. Мищенкова. — Текст: непосредственный // Вестник КемГУ. — 2024.
7. Страхов, А. А. Принципиальные основы обработки персональных данных в цифровом обществе / А. А. Страхов. — Текст: непосредственный // Государство и право. — 2025.
8. Регламент (ЕС) 2016/679 Европейского парламента и Совета. — Текст: электронный // eur-lex.europa.eu: [сайт]. — URL: https://eur-lex.europa.eu/legal-content/RU/TXT/?uri=CELEX %3A32016R0679 (дата обращения: 09.12.2025).
9. Закон Китайской Народной Республики о защите персональной информации. — Текст: электронный // npc.gov.cn: [сайт]. — URL: http://www.npc.gov.cn/npc/c2/c30834/202108/t20210820_313088.html (дата обращения: 09.12.2025).
10. General Data Protection Law LGPD and Privacy Terms of Use. — Текст: электронный // cop30.br: [сайт]. — URL: https://cop30.br/en/general-data-protection-law-lgpd-and-privacy-terms-of-use (дата обращения: 09.12.2025).

[1] Интерфейс — это совокупность элементов, через которые пользователь взаимодействует с сайтом.

[2] Cookie — это файлы, которые сайт сохраняет в браузере пользователя. Они помогают запоминать его действия и настройки, а также позволяют отслеживать поведение в интернете для аналитики и персонализации.

[3] Тёмные паттерны — это элементы дизайна сайта, намеренно созданные так, чтобы подталкивать пользователя к определённому действию, которое выгодно оператору (например, принятию согласия), но может противоречить интересам самого пользователя.