Административная ответственность за правонарушения против порядка воинского учета представляет собой специализированный институт административного права, обеспечивающий реализацию конституционной обязанности по защите Отечества. Эффективность этого института напрямую зависит от правильного применения норм как Особенной, так и Общей частей Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях (далее — КоАП РФ) [2]. В частности, квалификация деяний, связанных с неисполнением обязанностей по воинскому учету, сопряжена с существенными трудностями при установлении вины правонарушителя и оценки обстоятельств, которые могут исключать административную противоправность. Законодательные дефиниции умысла и неосторожности, закрепленные в статье 2.2 КоАП РФ, носят универсальный характер, однако их содержание и механизм доказывания требуют конкретизации применительно к специфическим составам главы 21 КоАП РФ. Аналогичные проблемы возникают при попытке применить институт крайней необходимости (статья 2.7 КоАП РФ) к ситуациям, в которых нарушение правил воинского учета выступает как вынужденная мера для устранения иной, более значительной опасности. Недостаточная теоретическая разработанность и отсутствие единообразной судебной практики по данным вопросам создают риски нарушения принципов вины, индивидуализации ответственности и законности. Таким образом, комплексный анализ проблем определения вины и крайней необходимости в рассматриваемой сфере является актуальной научно-практической задачей, направленной на оптимизацию административно-юрисдикционной деятельности и защиту прав граждан [9].

Принцип вины является фундаментальным началом российского административного деликтного права. В соответствии со статьей 1.5 КоАП РФ лицо подлежит административной ответственности только за те административные правонарушения, в отношении которых установлена его вина. Вина представляет собой психическое отношение лица к совершаемому противоправному деянию и его последствиям, выражающееся в форме умысла или неосторожности. Законодательное определение этих форм, данное в статье 2.2 КоАП РФ, служит основой для субъективного вменения. Умышленная вина характеризуется осознанием противоправного характера деяния, предвидением его вредных последствий и желанием или сознательным допущением их наступления. Неосторожность, в свою очередь, может проявляться в виде легкомыслия (самонадеянного расчета на предотвращение последствий) или небрежности (непредвидения последствий при обязанности и возможности их предвидеть) [6].

Применительно к правонарушениям в области воинского учета, основным из которых является неисполнение гражданами обязанностей по воинскому учету (статья 21.5 КоАП РФ), установление формы вины приобретает особую сложность. Диспозиции частей данной статьи описывают формальные составы, где объективная сторона исчерпывается фактом бездействия (неявка, несообщение сведений). В таких составах интеллектуальный момент вины сводится прежде всего к осознанию лицом противоправности своего бездействия. Однако на практике возникает вопрос: что именно должно осознавать лицо? Должно ли оно осознавать конкретную правовую норму или достаточно понимания общественной значимости и обязательности действий по воинскому учету? Сложившийся подход в правоприменении склоняется к последнему. Например, при рассмотрении дел о неявке по повестке (часть 1 статьи 21.5 КоАП РФ) умысел часто усматривается в самом факте осознанного неповиновения законному требованию органа власти, адресованному конкретному лицу. При этом мотивы неявки (забывчивость, пренебрежение, протест) не меняют квалификацию, но могут учитываться при назначении наказания.

Более проблематичным является установление неосторожной формы вины, в особенности небрежности. Может ли гражданин быть привлечен к ответственности за несообщение сведений об изменении места работы или семейного положения (часть 2 статьи 21.5 КоАП РФ) по небрежности? Для положительного ответа необходимо установить, что лицо, хотя и не предвидело необходимости совершить требуемое действие, должно было и могло ее предвидеть. Объективный критерий («должно было») вытекает из публично-правовой обязанности, возложенной федеральным законом. Субъективный критерий («могло») требует анализа индивидуальных особенностей правонарушителя: уровня правовой грамотности, жизненных обстоятельств, способа получения информации о своей обязанности. На практике органы, составляющие протоколы, и суды зачастую ограничиваются констатацией объективного критерия, что приводит к фактическому объективному вменению и нарушению принципа вины. Это особенно ярко проявляется в делах, где гражданин, например, своевременно не уведомил военкомат о переезде в связи со сложной жизненной ситуацией (болезнь, потеря близких), которая могла объективно затруднить осознание и выполнение административных процедур [9].

Судебная практика демонстрирует эту дилемму. С одной стороны, существуют решения, где суды отказываются привлекать к ответственности за несообщение сведений, если гражданин представил доказательства, что он не мог в силу конкретных обстоятельств (длительная командировка с отсутствием доступа к связи, тяжелое заболевание) осознать и исполнить свою обязанность. В таких случаях суды указывают на отсутствие вины. С другой стороны, распространены постановления, где ссылка на занятость, незнание закона или отсутствие умысла признается неуважительной, а вина устанавливается исходя из самого факта нарушения. Подобная противоречивость свидетельствует о необходимости выработки более четких, детализированных критериев оценки субъективной стороны в рассматриваемых составах, возможно, через разъяснения Верховного Суда РФ.

Бремя доказывания вины лежит на органе или должностном лице, осуществляющем производство по делу об административном правонарушении. В делах о нарушениях воинского учета это, как правило, должностные лица военных комиссариатов или органов внутренних дел. Особенностью доказывания является то, что основным, а зачастую и единственным доказательством, подтверждающим событие правонарушения, является официальный документ (повестка, журнал учета, справка об отсутствии сообщенных сведений). Однако сам по себе документ, фиксирующий бездействие гражданина, не доказывает его вину. Необходимо установить и зафиксировать психическое отношение лица к этому бездействию [8].

На практике это приводит к ситуации, когда вина выводится (презюмируется) из объективно установленного факта нарушения. Такое упрощенное понимание доказывания противоречит презумпции невиновности. Для установления умысла, например, при неявке по повестке, следовало бы исследовать: получил ли гражданин повестку, правильно ли он понял ее содержание, имел ли возможность в указанное время прибыть в военкомат, предпринимал ли действия, свидетельствующие о намерении проигнорировать требование (например, открытое заявление об отказе). Часто же в материалах дела присутствует лишь акт о неявке и объяснение самого гражданина, которое может трактоваться как попытка уйти от ответственности. Для установления неосторожности в форме небрежности круг подлежащих доказыванию обстоятельств еще шире: необходимо оценивать, какие меры должен был и мог предпринять гражданин для получения информации о своих обязанностях (следил ли за изменениями в законодательстве, интересовался ли порядком учета при изменении места жительства), и что помешало ему это сделать [7].

Отдельную проблему представляет доказывание вины при нарушении обязанностей, которые носят длящийся характер, например, обязанности сообщать об изменении семейного положения. Когда начался и когда окончился срок неисполнения этой обязанности? Можно ли говорить о едином правонарушении или о множественности деяний? От ответа на эти вопросы зависит не только квалификация, но и оценка вины. Если гражданин вступил в брак, но не сообщил об этом в течение нескольких лет, его вина может трансформироваться от возможной небрежности в начале периода к осознанному уклонению (умыслу) в его продолжении. Однако правоприменительная практика редко проводит такой дифференцированный анализ, ограничиваясь констатацией факта длительного неисполнения обязанности.

Так, существующая процедура доказывания вины в данной категории дел зачастую носит формальный характер и не обеспечивает глубокого исследования субъективной стороны правонарушения. Это требует совершенствования методических рекомендаций для должностных лиц, составляющих протоколы, и активизации использования всего арсенала доказательств, включая свидетельские показания, документы, подтверждающие те или иные жизненные обстоятельства правонарушителя, и экспертные заключения (например, психолого-лингвистическая экспертиза для оценки содержания объяснений гражданина) [10].

Крайняя необходимость, регламентированная статьей 2.7 КоАП РФ, является обстоятельством, исключающим административную противоправность деяния. Согласно норме, не является правонарушением причинение вреда охраняемым законом интересам для устранения непосредственной опасности, если эта опасность не могла быть устранена иными средствами и причиненный вред менее значителен, чем вред предотвращенный. Данное определение корреспондирует с нормой уголовного права (статья 39 Уголовного кодекса РФ), что позволяет использовать наработанную уголовно-правовую доктрину при анализе административно-правового института.

Применительно к нарушениям воинского учета применение статьи 2.7 КоАП РФ представляет собой сложную и редко встречающуюся в практике ситуацию. Для этого необходимо, чтобы неисполнение обязанности по воинскому учету (например, неявка по повестке, непредставление документов) было направлено на устранение опасности, угрожающей личности, правам, интересам общества или государства. При этом предотвращенный вред должен превосходить вред от дезорганизации системы воинского учета [9].

Теоретически можно представить ряд казусов. Гражданин, получивший повестку о явке для уточнения учетных данных, становится свидетелем дорожно-транспортного происшествия с пострадавшими. Для оказания первой помощи и спасения жизни людей он не является в военкомат, тем самым нарушая часть 1 статьи 21.5 КоАП РФ. В данном случае налицо конфликт двух охраняемых законом интересов: интереса в надлежащем функционировании системы воинского учета и интереса в сохранении жизни и здоровья человека. Очевидно, что второй интерес обладает безусловно большей значимостью. Опасность для жизни пострадавших является непосредственной, а у гражданина может не быть иной возможности оказать помощь (например, вызвать скорую и остаться на месте). Следовательно, при доказанности этих обстоятельств его действия могут быть подведены под признаки крайней необходимости.

Другой пример: гражданин, обязанный сообщить в военкомат о выезде за границу, экстренно покидает страну для того, чтобы предотвратить тяжкое преступление против члена своей семьи, находящегося за рубежом. В этой ситуации предотвращаемый вред (жизнь и здоровье близкого человека) также может быть расценен как более значительный, чем вред от нарушения правил учета выезда. Ключевым условием будет доказательство того, что у гражданина не было возможности сначала уведомить военкомат, а затем выехать, то есть опасность была настолько непосредственной, что любая задержка могла привести к необратимым последствиям [7].

Однако в правоприменительной практике ссылки на крайнюю необходимость по делам главы 21 КоАП РФ встречаются крайне редко и почти никогда не принимаются судами. Это связано с несколькими факторами. Во-первых, высокая планка доказывания: необходимо документально или свидетельскими показаниями подтвердить наличие реальной, непосредственной опасности, а не просто ссылаться на гипотетические или бытовые трудности. Во-вторых, действует презумпция, что обязанности по воинскому учету являются настолько важными для обороноспособности государства, что их нарушение априори не может быть оправдано соображениями частного характера. В-третьих, зачастую суды трактуют условие об отсутствии иных средств очень строго: если была хоть какая-то теоретическая возможность исполнить обязанность (позвонить, отправить сообщение), состояние крайней необходимости не признается.

Такой формальный подход лишает институт крайней необходимости практического смысла в данной сфере. Он игнорирует ситуационный характер многих конфликтов, в которых оказываются граждане. Представляется, что для более гибкого и справедливого применения статьи 2.7 КоАП РФ необходимо на уровне судебной практики выработать более четкие критерии соразмерности вреда. Вред от нарушения воинского учета не является абстрактным; он может варьироваться от незначительного (несвоевременное обновление анкетных данных) до существенного (срыв мероприятий по призыву). Оценка предотвращенного вреда также должна быть конкретной. Только при таком взвешенном подходе крайняя необходимость сможет выполнять свою предназначенную законодателем функцию — быть «клапаном», позволяющим в исключительных обстоятельствах отступить от буквы закона для защиты более высокой ценности [9].

Вина и крайняя необходимость, хотя и относятся к разным элементам состава правонарушения (субъективная сторона и обстоятельство, исключающее противоправность), находятся в определенной взаимосвязи при оценке деяния. В некоторых случаях обстоятельства, которые гражданин приводит в оправдание своего нарушения, могут оцениваться правоприменителем двояко: либо как свидетельство отсутствия вины (например, отсутствие умысла или небрежности в силу чрезвычайной ситуации), либо как признаки состояния крайней необходимости [7].

Возьмем ситуацию, когда гражданин не явился в военкомат из-за внезапной госпитализации своего несовершеннолетнего ребенка. При рассмотрении дела он представляет справку из больницы. Как квалифицировать эту ситуацию? Можно пойти по пути анализа вины: имело ли лицо возможность предвидеть, что в день явки потребуется его экстренное присутствие в больнице? Поскольку заболевание ребенка является непредвиденным обстоятельством, можно сделать вывод об отсутствии не только умысла, но и небрежности — гражданин не должен был и не мог предвидеть данное событие, следовательно, его вины нет. Альтернативный путь — рассмотреть действия через призму крайней необходимости. Опасность для здоровья ребенка является непосредственной. Уход за ним в больнице — средство устранения этой опасности. Вред от неявки в военкомат (дезорганизация планового мероприятия) является менее значительным, чем вред от оставления ребенка без помощи. Следовательно, действия могут быть квалифицированы как совершенные в состоянии крайней необходимости.

Какой из подходов предпочтительнее? С точки зрения гражданина, результат одинаков — он освобождается от ответственности. Однако с правовой и процессуальной точки зрения разница существенна. В первом случае констатируется отсутствие состава правонарушения из-за отсутствия обязательного признака — вины. Во втором случае состав правонарушения формально присутствует, но деяние не является противоправным в силу прямого указания закона. Для правоприменителя второй путь часто психологически сложнее, так как требует открытого признания, что в конкретной ситуации частный интерес перевесил публичный. Поэтому на практике такие ситуации почти всегда разрешаются через признание невиновности (отсутствие состава) по причине наличия уважительной причины, которая, по сути, является частным случаем обстоятельств, исключающих вину. Это приводит к тому, что статья 2.7 КоАП РФ остается «спящей» нормой, а богатая доктрина крайней необходимости не используется в полной мере для защиты прав граждан в административном процессе [10].

Проведенный анализ позволяет сделать ряд выводов. Во-первых, определение вины при привлечении к административной ответственности за нарушения порядка воинского учета сопряжено с существенными теоретическими и практическими сложностями. Формальный характер составов правонарушений, закрепленных в статье 21.5 КоАП РФ, провоцирует упрощенный подход к доказыванию субъективной стороны, что ведет к риску объективного вменения и нарушению принципа виновной ответственности. Во-вторых, институт крайней необходимости, закрепленный в статье 2.7 КоАП РФ, практически не применяется в рассматриваемой категории дел из-за высоких требований к доказыванию и сложившейся в правоприменении презумпции приоритета публичных интересов воинского учета над любыми частными обстоятельствами [8].

Для преодоления выявленных проблем необходима системная работа. На законодательном уровне возможно уточнение диспозиций норм главы 21 КоАП РФ путем введения оценочных критериев, учитывающих степень общественной опасности конкретного нарушения. На уровне правоприменения Верховному Суду РФ целесообразно подготовить обзор практики с разъяснениями по вопросам установления форм вины и оценки обстоятельств, которые могут свидетельствовать об отсутствии вины или о состоянии крайней необходимости. Для должностных лиц, уполномоченных составлять протоколы, должны быть разработаны методические рекомендации, обязывающие их не ограничиваться констатацией факта нарушения, а полно и всесторонне исследовать мотивы, цели и обстоятельства, при которых гражданин не исполнил свою обязанность.

Только при таком подходе административная ответственность за правонарушения против порядка воинского учета будет соответствовать конституционным принципам справедливости, законности и гуманизма [1], обеспечивая, с одной стороны, незыблемость оборонного потенциала государства, а с другой — гарантируя защиту прав и законных интересов граждан от необоснованного привлечения к ответственности.

Литература:

1. Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12.12.1993) // Собрание законодательства РФ. 2014. 31. Ст. 4398.

2. Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях от 30.12.2001 № 195-ФЗ (ред. от 04.11.2025) // Собрание законодательства РФ. 2002. № 1 (ч. 1). Ст. 1.

3. Федеральный закон от 28.03.1998 № 53-ФЗ «О воинской обязанности и военной службе» (ред. от 04.11.2025) // Собрание законодательства РФ. 1998. № 13. Ст. 1475.

4. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 24.03.2005 № 5 «О некоторых вопросах, возникающих у судов при применении Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях» (ред. от 19.12.2013) // Бюллетень ВС РФ. 2005. № 5.

5. Определение Верховного Суда РФ от 16.07.2019 № 83-АПА19–1 по делу об оспаривании постановления о привлечении к административной ответственности по ч. 1 ст. 21.5 КоАП РФ // СудАкт.

6. Агапов А. Б. Административная ответственность: Учебник. — М.: Юрайт, 2022. — 480 с.

7. Бахрах Д. Н., Россинский Б. В., Старилов Ю. Н. Административное право: Учебник для вузов. — 4-е изд., пересмотр. — М.: Норма, 2021. — 800 с.

8. Кикоть В. Я. Военно-административное право (военная администрация): Учебник. — М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2020. — 415 с.

9. Попов Л. Л., Мигачев Ю. И., Тихомиров С. В. Административное право России: Учебник. — 3-е изд., перераб. и доп. — М.: Проспект, 2023. — 680 с.

10. Хабалов П. А. Субъективная сторона административного правонарушения: проблемы теории и практики // Административное право и процесс. — 2021. — № 5. — С. 45–50.