The article presents a theoretical analysis of the psychological features of body image and eating behavior in adult women. Body image is described as a multidimensional mental construct that includes perceptual, cognitive, and emotional-evaluative components and performs a regulatory function within self-consciousness. The main approaches to understanding body image in Russian and international psychology are reviewed, with particular attention to T. F. Cash’s concept, in which body image is regarded as a cognitive-affective system of attitudes and reactions toward one’s appearance. Different types of eating behavior (restrained, emotional, external, adaptive) and their role in the early identification of maladaptive tendencies are considered. Age-related and sociocultural aspects of body perception in women are analyzed, including the influence of thinness and youth ideals, age, body mass index, and life transitions (pregnancy, postpartum period, menopause). Theoretical and empirical findings on the relationship between negative body image and disordered eating, self-esteem, depression, and anxiety are summarized. It is shown that the combined assessment of body image characteristics and types of eating behavior in adult women is a promising direction for the prevention of eating disorders and the development of psychological intervention programs.

Keywords: body image, eating behavior, types of eating behavior, adult women, self-esteem, eating disorders.

Образ тела представляет собой сложное интегративное образование, включающее восприятие физического облика, эмоционально-оценочные отношения к телесности и систему установок по поводу собственной внешности. В современной психологии этот конструкт рассматривается как важная составляющая самосознания и психологического благополучия личности. Согласно Н. А. Каминской и А. М. Айламазян, обобщающими понятиями, которые описывают субъективный опыт телесности, являются физическое «Я», телесное «Я» и образ тела, охватывающие как когнитивный, так и перцептивный уровни отражения тела в сознании человека [1, с. 45; 3, с. 43].

Первые научные представления о телесности связаны с работами Г. Хэда и Г. Холмса, введших понятие «схема тела» как сенсомоторной структуры, обеспечивающей пространственную ориентацию и контроль движений. В дальнейшем П. Шильдер развил идею образа тела как психологической конструкции, включающей представления человека о собственном теле, сформированные в процессе социального опыта, эмоционального развития и интерпретации культурных норм [1; 3].

В современной зарубежной литературе широкое распространение получила концепция Т. Ф. Кэша, рассматривающего образ тела как когнитивно-аффективную систему убеждений, установок и эмоциональных реакций на собственную внешность [14]. В его работах подчёркивается, что образ тела не сводится к восприятию физических параметров; он включает динамические процессы саморефлексии, сравнения с социальными идеалами и формирования субъективной удовлетворённости телом. Эта концепция легла в основу современных диагностических методик, используемых при исследовании телесности.

Отечественные психологи (А. Н. Леонтьев, В. В. Столин, А. Ш. Тхостов) подчеркивают роль деятельности и межличностных отношений в формировании телесного «Я», рассматривая образ тела как результат интеграции биологических и социальных факторов [8]. В современных исследованиях также выделяют биогенетические и социогенетические подходы, акцентирующие соответственно врождённые механизмы восприятия тела и влияние культурных стандартов привлекательности [1; 2].

Структура образа тела включает три компонента: перцептивный (точность оценки физического облика), когнитивно-аффективный (отношение к телесности, степень удовлетворённости) и поведенческий (действия, направленные на изменение или поддержание внешности). Их взаимодействие подробно раскрыто в работах Дж. Томпсона [16] и подтверждено в современных исследованиях И. В. Светиковой и А. Ю. Борисенко [6, с. 24–28]. Каждый из этих компонентов играет значимую роль в формировании самооценки и самопринятия, определяя отношение человека к себе и собственным возможностям.

Пищевое поведение рассматривается как система привычек, установок и эмоциональных реакций, регулирующих выбор продуктов, способы приёма пищи и отношение человека к процессу питания. В научной литературе отсутствует единое определение нормы пищевого поведения, что обусловлено сложностью факторов, влияющих на него, — биологических, психологических, социальных и культурных [4; 5].

Одним из наиболее признанных подходов к классификации пищевого поведения является модель Дж. ван Страйена, реализованная в методике DEBQ [4, с. 134–139]. В её рамках выделяются три основных типа:

Ограничительный тип — характеризуется стремлением сознательно контролировать количество пищи, использовать диеты и полностью регулировать массу тела через ограничение питания.

Эмоциогенный тип — предполагает использование пищи для эмоциональной регуляции, что проявляется в повышенном аппетите при стрессах, тревоге или фрустрации.

Экстернальный тип — описывает зависимость пищевого поведения от внешних стимулов, таких как запахи, вид еды, социальная ситуация или контекст.

Дополнительно в литературе выделяют адаптивный тип, связанный с гибкой регуляцией питания на основании внутренних сигналов голода и насыщения. Эта классификация активно используется в психодиагностике, поскольку позволяет выявить дезадаптивные тенденции, предшествующие клиническим формам нарушений.

Исследователи отмечают, что дезадаптивные типы пищевого поведения ассоциированы с риском формирования ограничительных и импульсивных пищевых реакций, компульсивного переедания и других нарушений. Согласно данным И. Г. Малкиной-Пых [4; 5], психологические особенности пищевой саморегуляции тесно связаны с эмоциональной устойчивостью, уровнем тревожности, степенью самопринятия и стратегиями совладания.

Статистические данные Федеральной службы государственной статистики подтверждают устойчивый рост обращаемости по поводу нарушений пищевого поведения, что отражает повышение актуальности проблемы [9]. Это подчеркивает необходимость ранней диагностики на уровне типов пищевого поведения, поскольку именно в этой зоне возникают первые признаки нарушений саморегуляции.

Особенности телесного самовосприятия женщин существенно изменяются в зависимости от возраста, жизненных событий и социальных ожиданий. В рамках возрастной периодизации взрослости (Б. Г. Ананьев, Д. Б. Эльконин, Э. Эриксон) выделяются ранняя взрослость (18–30 лет), средняя (30–45 лет) и поздняя (45–60 лет) [2, с. 113]. Каждый этап связан с преобразованием отношения к телу и переоценкой его значимости.

У женщин ранней взрослости восприятие телесности чаще определяется стремлением соответствовать социальным идеалам привлекательности [2; 11]. Этот период характеризуется высокой чувствительностью к внешней оценке и влиянию культурных норм, формирующих требования к стройности, молодости и идеальной фигуре.

В средней взрослости значимость телесности начинает смещаться в сторону функциональности, физического комфорта и здоровья. Многочисленные исследования (Ålgars et al., 2009; Tiggemann, McCourt, 2013) показывают, что женщины в этом возрасте демонстрируют более устойчивую удовлетворённость телом, реже прибегают к жестким диетам и склонны к более позитивному восприятию естественных возрастных изменений [11, p. 1115–1122].

Поздняя взрослость сопровождается изменением гормонального фона, снижением мышечного тонуса, изменением пропорций тела, что может приводить к временному росту недовольства внешностью [2; 17]. Однако накопление жизненного опыта способствует повышению уровня самопринятия и снижению зависимости самооценки от внешних параметров.

Существенное влияние на восприятие тела оказывают и социокультурные факторы. Эти тенденции описаны в работах M. Tiggemann, A. McCourt [17], а также подтверждаются международными обзорами [15]. Исследования международных выборок показывают, что женщины находятся под давлением культурных стандартов привлекательности, что усиливает тревожность, снижает удовлетворённость телом и способствует формированию дезадаптивных моделей пищевого поведения. Особенно сильное влияние оказывают медиа, интернализация идеалов худобы и сравнение себя с другими.

Анализ научных исследований показывает, что отрицательное отношение к телу и неудовлетворённость внешностью являются значимыми факторами риска нарушений пищевого поведения. В систематических обзорах (Giel et al., 2022; Abdoli et al., 2024) подчеркивается, что негативный образ тела связан с депрессией, тревожностью, низкой самооценкой, эмоциональной дисрегуляцией и стрессом [12; 13; 15].

Исследования свидетельствуют, что когнитивные искажения образа тела приводят к выбору ограничительных, экстернальных и эмоциогенных моделей питания, которые, в свою очередь, повышают вероятность развития нервной булимии, анорексии и компульсивного переедания. Обнаружено, что неудовлетворённость телом опосредует связь между эмоциональными состояниями и пищевым поведением, выступая ключевым механизмом формирования риска нарушений.

Отдельного внимания заслуживает проблема недостаточного изучения типов пищевого поведения в сравнении с клиническими формами. Хотя большинство исследований сосредоточено на диагностике расстройств, анализ ранних поведенческих и когнитивных индикаторов, таких как тип питания и особенности восприятия тела, имеет важное значение для профилактики. Раннее выявление дезадаптивных пищевых стратегий позволяет предотвратить формирование патологических форм нарушений.

Проведённый теоретический анализ позволил установить, что образ тела является сложным многокомпонентным психологическим конструктом, который играет ключевую роль в формировании самооценки, эмоционального благополучия и регуляции поведения у женщин взрослого возраста. Современные подходы подчеркивают многоаспектность телесности, включающей перцептивные, когнитивно-аффективные и поведенческие компоненты, а также её зависимость от биологических, личностных и социокультурных факторов.

Типология пищевого поведения, представленная в отечественной и зарубежной литературе, включает выделение ограничительного, эмоциогенного и экстернального типов. Эти формы пищевой регуляции отражают преобладающие механизмы реагирования на внутренние и внешние стимулы и служат важными индикаторами риска развития нарушений. Ряд исследований подтверждает, что именно дезадаптивные типы питания могут предшествовать клиническим расстройствам и выступать в качестве «пограничного звена» между нормой и патологией, что делает их изучение чрезвычайно значимым для профилактики нарушений пищевого поведения [13].

Особенности восприятия тела у женщин взрослого возраста обладают выраженной возрастной динамикой. На этапах ранней и средней взрослости усиливается влияние социокультурных стандартов привлекательности, что может приводить к неудовлетворённости внешностью и формированию дезадаптивных пищевых стратегий. В то же время с возрастом возрастает значимость функциональной оценки тела и уровень самопринятия, что отражает постепенное смещение фокуса с внешних параметров на состояние здоровья и личностный комфорт.

Анализ исследований, посвящённых взаимосвязи образа тела и пищевого поведения, показывает, что негативные представления о собственной внешности, снижение самооценки и эмоциональная нестабильность являются значимыми предикторами нарушений пищевого поведения у женщин. Несмотря на значительный объём работ, систематизация данных выявила дефицит исследований, посвящённых именно типологическим особенностям пищевого поведения, а не только клиническим формам РПП [4; 6; 7]. Это определяет необходимость дальнейшего изучения ранних когнитивно-поведенческих индикаторов риска, что позволит совершенствовать профилактические и коррекционные программы.

Полученные теоретические данные формируют основу для последующей эмпирической части исследования. Во второй главе будет представлена методология исследования, включающая выбор диагностических методик, характеристику выборки и описание организационных процедур анализа взаимосвязи образа тела и типов пищевого поведения у женщин взрослого возраста.

Литература:

1. Айламазян, А. М., Каминская, Н. А. Образ тела: психологическое содержание и структура // Психологический журнал. — 2015. — Т. 36. — № 4. — С. 45–56.
2. Зацепина, О. А., Горелова, Г. Г., Рыжкова, М. И. Возрастные особенности образа тела у женщин // Вестник РГГУ. — 2023. — № 2. — С. 112–125.
3. Каминская, Н. А., Айламазян, А. М. Телесное «Я» и его структура // Вопросы психологии. — 2015. — № 3. — С. 43–52.
4. Малкина-Пых, И. Г. Психологические факторы нарушений пищевого поведения. — М.: Эксмо, 2019. — 480 с.
5. Малкина-Пых, И. Г. Терапия пищевого поведения. — М.: Эксмо, 2007. — 832 с.
6. Светикова, И. В., Борисенко, А. Ю. Структура образа тела и его функции // Клиническая психология. — 2021. — № 3. — С. 24–35.
7. Тайсаева, С. Б., Ануфриева, Е. Ю., Куприянова, И. Е. Образ тела и эмоциональное благополучие // Психология и психотерапия. — 2022. — № 1. — С. 57–69.
8. Тхостов, А. Ш. Психология телесности. — М.: Смысл, 2002. — 284 с.
9. Федеральная служба государственной статистики. Здравоохранение в России. — М., 2023.
10. Всемирная организация здравоохранения. Международная классификация болезней 10-го пересмотра (МКБ-10). — Женева: ВОЗ, 1995.
11. Ålgars, M., Santtila, P., Varjonen, M., et al. The adult body: How age, gender, and BMI are related to body image // Journal of Aging and Health. — 2009. — Vol. 21. — P. 1112–1138.
12. Barnes, R. D., et al. Negative attitudes and depression in obese patients with BED // Eating Behaviors. — 2014. — Vol. 15. — P. 293–298.
13. Brechan, I., Kvalem, I. L. Relationship between body dissatisfaction and disordered eating: Mediating role of self-esteem and depression // Eating Behaviors. — 2015. — Vol. 17. — P. 49–58.
14. Cash, T. F., Smolak, L. Body Image: A Handbook of Science, Practice, and Prevention. — New York: Guilford Press, 2011.
15. Giel, K. E., et al. Body image and eating behavior: A review // Current Opinion in Psychiatry. — 2022. — Vol. 35. — P. 378–385.
16. Thompson, J. K. The Body Image Assessment. — Washington: APA Press, 2004.
17. Tiggemann, M., McCourt, A. Body appreciation in adult women: Relationships with age and body satisfaction // Body Image. — 2013. — Vol. 10. — P. 624–627.