В статье автор освещает проблему отсутствия чётких критериев для установления момента объективного банкротства юридического лица. Отмечается правовая неопределённость, затрудняющая защиту интересов кредиторов и применение субсидиарной ответственности. Обосновывается необходимость легального определения этого понятия и разработки единых методических подходов. Предлагаемые меры направлены на повышение эффективности банкротных процедур и снижение правовых рисков.

Ключевые слова: объективное банкротство, субсидиарная ответственность, несостоятельность, кредиторы-предприниматели, финансовый кризис, правовая неопределённость, методика определения.

Экономическая модель современной России, основанная на принципах активной предпринимательской деятельности, требует наличия действенных правовых инструментов для защиты интересов кредиторов, особенно — представителей бизнеса, функционирующих в условиях нестабильности, санкций против Российской Федерации и повышенных коммерческих рисков. Одним из центральных механизмов, призванных обеспечивать такую правовую защиту, является институт несостоятельности (банкротства). Однако на практике реализация его положений сопровождается множеством сложностей, среди которых особое место занимает проблема установления и доказывания состояния объективной несостоятельности должника.

Термин «объективное банкротство» получил широкое распространение в связи с развитием института субсидиарной ответственности контролирующих лиц должника.

Впервые он был упомянут в определении Судебной коллегии по экономическим спорам Верховного Суда РФ от 20 июля 2017 г. № 309-ЭС17–1801 по делу № А50–5458/2015, где применительно к данному понятию был использован критерий бухгалтерской оценки активов [6]. Однако более чёткое и содержательное раскрытие данного термина последовало в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 21 декабря 2017 г. № 53, которое посвящено вопросам привлечения контролирующих должника лиц к ответственности в рамках дела о несостоятельности [7].

Так, в пункте 4 упомянутого постановления под объективным банкротством предлагается понимать неспособность юридического лица полностью исполнить обязательства перед кредиторами, включая обязательные платежи, вследствие превышения совокупных обязательств над реальной стоимостью активов. Примечательно, что Пленум делает акцент именно на реальной, а не бухгалтерской стоимости активов, что представляется оправданным. Дело в том, что показатели бухгалтерского учёта часто не отражают действительного финансового положения компании — они могут как завышать, так и занижать ценность активов, и потому не всегда пригодны для правовой оценки экономической состоятельности субъекта.

Следует отметить, что в действующем правовом регулировании, равно как и в правоведческой литературе, отсутствует устоявшийся алгоритм или методика определения даты наступления объективного банкротства. Подобный пробел, скорее всего, обусловлен как относительной новизной этого института, так и недостаточной определённостью самого понятия. Такая неопределённость существенно затрудняет судебную практику, создавая почву для разночтений и спорных ситуаций между участниками арбитражных дел.

Отсутствие единых подходов к установлению момента наступления объективного банкротства порождает не только юридическую неопределённость, но и существенно снижает предсказуемость правоприменительной практики. В условиях, когда предприниматели-кредиторы сталкиваются с невозможностью своевременного получения исполнения по обязательствам, судебные споры зачастую сводятся к доказыванию факта объективной неплатёжеспособности, что требует глубокого анализа финансового состояния должника, в том числе с привлечением специализированной экспертизы.

Вместе с тем, правовая неопределённость в вопросах квалификации объективного банкротства создаёт дополнительные риски для кредиторов-предпринимателей. Проблема усугубляется тем, что судебные органы нередко предъявляют повышенные требования к доказыванию признаков объективной несостоятельности, не располагая при этом устоявшимися критериями её оценки. Это способствует формированию противоречивой практики, в которой схожие по фактическим обстоятельствам дела могут приводить к противоположным судебным выводам.

Установление момента наступления объективной несостоятельности юридического лица представляет собой сложную задачу, поскольку действующее законодательство не содержит чётко закреплённых правовых ориентиров или универсальных критериев для его идентификации. Дополнительные затруднения вызывает и тот факт, что финансовый кризис в деятельности предприятия, как правило, не носит внезапного характера. Обычно ему предшествует продолжительный этап постепенного снижения экономической эффективности, который впоследствии перерастает в состояние устойчивой неплатёжеспособности, т. е. объективного банкротства [10].

В одном из своих определений Верховный Суд Российской Федерации подчеркнул, что установление момента перехода должника в состояние объективной несостоятельности требует индивидуального подхода в каждом конкретном деле. Такой подход открывает широкие возможности для судебного усмотрения. При этом момент возникновения у руководителя организации обязанности по инициированию процедуры банкротства напрямую связывается с тем, когда он осознаёт критический характер финансового положения предприятия. Это состояние должно ясно указывать на невозможность дальнейшего ведения хозяйственной деятельности без существенных негативных последствий как для самой компании, так и для её кредиторов [8].

При подаче заявления о привлечении контролирующих лиц должника к субсидиарной ответственности кредитор обязан точно обозначить момент, когда у должника проявились признаки объективной несостоятельности. В противном случае суд вправе отказать в удовлетворении требований.

Так, в одном из дел арбитражные суды всех трёх инстанций отказали в удовлетворении требований конкурсного управляющего, указав на то, что тот не раскрыл, с какого именно момента и по какой причине у контролирующих лиц возникла обязанность инициировать процедуру банкротства [9].

В рамках складывающейся судебной практики пока не выработан унифицированный подход к определению экономических критериев, свидетельствующих о нахождении юридического лица в состоянии имущественного кризиса. Как отмечает М. С. Кудинова, при правовой квалификации признаков такого кризиса арбитражные суды учитывают ряд обстоятельств, опираясь, в частности, на наличие просроченного денежного обязательства, послужившего основанием для возбуждения дела о несостоятельности. Такой подход прослеживается, например, в постановлении Пятнадцатого арбитражного апелляционного суда от 18 декабря 2020 года по делу № А53–41227/2018.

Кроме того, значимыми признаками считаются сведения, отражённые в бухгалтерской отчётности, включая отчет о финансовых результатах, из которых усматриваются убытки, понесённые до момента предоставления финансирования. Это подтверждается позицией Тринадцатого арбитражного апелляционного суда, изложенной в постановлении от 1 марта 2021 года по делу № А56–2909/2019.

Суды также принимают во внимание наличие положительного баланса активов и отсутствие признаков утраты платёжеспособности на дату предоставления займа. Такая позиция закреплена в постановлении Арбитражного суда Московского округа от 10 декабря 2020 года по делу № А40–48600/2019.

Наконец, ещё одним критерием может выступать отсутствие иных кредиторов, чьи требования могли бы быть включены в реестр. Этот аспект также рассмотрен Арбитражным судом Московского округа в вышеуказанном постановлении от 10 декабря 2020 года по делу № А40–48600/2019 [3].

Ошибочная или запоздалая квалификация момента наступления объективного банкротства может иметь крайне неблагоприятные последствия как для кредиторов, так и для иных участников процедуры.

Для кредитора это выражается в утрате шансов на удовлетворение требований в разумные сроки, а также в усложнении процесса привлечения контролирующих должника лиц к субсидиарной ответственности. В ряде случаев это может привести к фактической невозможности взыскания, поскольку к моменту, когда несостоятельность становится очевидной, активы должника либо уже выведены, либо значительно обесценены.

Кроме того, установление позднего срока признания объективной несостоятельности затрудняет доказывание недобросовестности поведения руководства компании, в том числе умышленного затягивания подачи заявления о банкротстве. Всё это подрывает цели правового регулирования в сфере банкротства и снижает общий уровень доверия предпринимательского сообщества к судебной системе.

На фоне правовой неопределённости, связанной с отсутствием чётких признаков объективного банкротства (имущественного кризиса), особенно остро проявляется более широкая проблема — отсутствие законодательного регулирования механизмов диагностики финансового состояния юридических лиц с целью выявления признаков как предбанкротного, так и непосредственно банкротного состояния. Подобный пробел снижает эффективность процедур, направленных на оздоровление должника, в частности — стадии наблюдения и иных реабилитационных механизмов, предусмотренных Законом о несостоятельности (банкротстве).

Как справедливо подчёркивает М. Ю. Телюкина, поздняя фиксация момента наступления объективной несостоятельности нарушает баланс интересов между кредиторами и должником, так как существенно сужает возможности для восстановления платёжеспособности и возврата задолженности. На практике это выливается в ситуацию, когда к моменту подачи заявления активы уже выведены, а должник де-факто утратил возможность осуществлять расчёты с контрагентами, что нередко становится причиной перехода процедуры наблюдения в конкурсное производство без реализации попыток восстановления платёжеспособности [4].

Актуальность данной проблемы подтверждается и статистическими данными. Так, по состоянию на 30 июня 2022 года, начиная с 2015 года, доля реабилитационных процедур в рамках дел о банкротстве в Российской Федерации не превышала 3,5 %, при этом доля завершённых дел, в которых кредиторы не получили ни одного рубля, колебалась от 67,1 % в 2016 году до 58,4 % в 2021 году. Указанные сведения содержатся в официальных аналитических материалах Единого федерального реестра сведений о банкротстве и подчеркивают системную проблему неэффективности механизмов выявления и предотвращения банкротства на ранней стадии [2].

Таким образом, актуальность проблемы объективного банкротства в судебной практике, связанная с неопределённостью признаков имущественного кризиса и отсутствием чётких критериев для его диагностики, требует особого внимания со стороны законодателей и правоприменителей. Неопределённость в вопросах установления момента наступления объективного банкротства создаёт правовую нестабильность, снижая предсказуемость судебной практики и увеличивая риски для кредиторов. Это также затрудняет восстановление платёжеспособности должников и препятствует эффективному использованию реабилитационных процедур, что в конечном итоге снижает доверие предпринимательского сообщества к институту банкротства.

С целью повышения эффективности правового регулирования в сфере несостоятельности представляется целесообразным, как указывает В. Б. Ермилов в своих исследованиях, внести изменения в Федеральный закон о банкротстве, дополнив его статью 2 легальным определением понятия «объективное банкротство». Под данным термином предлагается понимать такой момент времени, когда должник утрачивает способность в полном объёме исполнять свои обязательства перед кредиторами, включая обязательные платежи, по причине того, что совокупный объём его долговых обязательств превышает фактическую стоимость принадлежащих ему активов [1].

В дополнение к этому, в целях более точного установления момента наступления объективного банкротства юридического лица, представляется обоснованным использовать предложенные Д. М. Хлопцовым методологические принципы, позволяющие определить указанную дату с учетом экономических и финансовых факторов [5]. На их основе возможно формирование унифицированного методического подхода к квалификации объективного банкротства, который впоследствии должен получить законодательное закрепление в указанном нормативном акте.

Реализация этих инициатив, несомненно, будет способствовать улучшению правоприменительной практики, снижению временных затрат на восстановление платёжеспособности должников, а также минимизации убытков, понесённых кредиторами. Существенное значение в данном контексте приобретает дальнейшее развитие судебной практики, ориентированной на применение объективных и поддающихся проверке критериев неплатежеспособности, а также принятие новых законодательных решений, направленных на совершенствование правового механизма регулирования банкротства.

Литература:

1. Ермилов В. Б. Объективное банкротство: теория и практика // Гуманитарные, социально-экономические и общественные науки. 2020. № 3. С. 77–81.
2. Ефимов А. В. Влияние экономических характеристик (показателей) на правовое положение юридических лиц // Проспект. 2024. 189 с.
3. Кудинова М. С. Судебная практика рассмотрения субординированных требований в процедурах банкротства // Арбитражные споры. 2021. N 3. С. 74–87.
4. Телюкина М. Системный анализ процедуры наблюдения и практические проблемы ее реализации // Хозяйство и право. 2018. N 5. С. 3–25.
5. Хлопцов Д. М. О методике определения даты объективного банкротства // Имущественные отношения РФ. 2022. № 244. С. 31–40.
6. Определение Судебной коллегии по экономическим спорам Верховного Суда РФ от 20 июля 2017 г. № 309-ЭС17–1801 по делу № А50–5458/2015
7. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 21 декабря 2017 г. № 53 // КонсультантПлюс: справочно-правовая система.
8. Определение Верховного Суда РФ от 29.03.2018 по делу № А12–18544/2015 // КонсультантПлюс: справочно-правовая система.
9. Постановление Арбитражного суда Московского округа от 14.01.2019 по делу № А40–24906/2017 // КонсультантПлюс: справочно-правовая система.
10. Определение Верховного Суда РФ от 22.07.2019 по делу № А53–15496/2017 // КонсультантПлюс: справочно-правовая система.